Бельгийский спектакль «Мать» на Театральной Олимпиаде
В «Матери», как и в других бельгийских спектаклях логика происходящего – логика дурного сна. Это не те сновидческие этюды, которыми российские режиссеры любят объяснять образы в своих спектаклях. Здесь есть очень жёсткая, последовательная логика. Просто логика эта – логика не нашего мира, логика сюрриалистическая. Все очень точно, очень ощутимо, очень реально, просто сдвинуто: для человека нормально идти на улицу в куртке и без штанов, если он, конечно, не забудет забрать свой зонтик, а любви, нежности и привязанности заслуживают не только люди, но и кофемашина.
Реальность и сон, искусство и искусственность перемешивается в спектакле, так что актеры становятся сами похожи на большие пластмассовые или восковые фигуры. Театральная условность становится частью спектакля – в начале и в финале спектакля музей оказывается затоплен, герои шлепают сквозь толщу воды, ручейки скатываются со стоящих на полу картин. Только никакой воды на полу нет – в глубине сцены, за затемнённым стеклом, какое бывает в комнатах для звукозаписи, одна из актрис, ловя каждое движение, отжимает мокрую тряпку в ведро. С одной стороны – полная иллюзия невидимой воды (образ вполне себе из сна), с другой, в какой-то момент не понимаешь – подзвучивает ли актриса своих коллег, или, наоборот, управляет их движениями.
Хореографическая структура становится естественной частью спектакля – совершенно невероятная пластика актеров (танцоров?) завораживает. Они похожи на марионеток в руках неопытного кукольника, марионеток, не способных имитировать законы физики. Кажется, что кости из тел загадочно пропали – актеры бьются в конвульсиях, их тела отскакивают от пола и изгибаются совершенно непредсказуемом образом. Причем, такой пластический всплеск может вполне быть такой же частью повседневного мира, и в то время, как главные герои корчатся на полу, старушки-посетительницы (а мы как-никак в музее) с интересном рассматривают экспозиции.
Экспозиция (по обстановке музей больше всего напоминает какой-нибудь ДК или дом отдыха) так же подчинена законам нелогичной логики всего спектакля – из картины с сердцем льется кровь, другая оказывается порталом в какой-то страшный и пугающий мир. Картины, исчезают, на их месте появляются новые – всегда не заметно, всегда в тот момент, когда мы не смотрим.
В этом музее, сами, словно экспонаты, существуют герои. И снова, как во сне, кажется, они связаны отношениями – вот отец, вот мать, вот сын и его жена, а в другую минуту, эти отношения исчезают, и, например, жена становится просто посетительницей. У истории нет главного героя, фокус все время смещается, выхватывая, как светом софита, то одного, то другого глубоко несчастного, надломленного героя.
Спектакль начинается и заканчивается похоронами. Вначале мы видим тело пожилой женщины в гробу. Характерный пипикающий звук дает понять – она умерла. Крышку гроба опускают.
Кончается он похоронами. Кофемашины. Но горя и потерянности ее смерть приносит не меньше, чем смерть вначале.